Китай восьмого века, правление императора Сюаньцзуна, прозванного Блистательным за его политические и военные реформы, покровителя искусств и литературы. Столица Чаньань не уступает в великолепии Риму и Константинополю. На просторных площадях можно видеть согдийских купцов, буддийских монахов, японских дипломатов и студентов. Указом Его Величества учреждены две академии - Лес Кистей и Собрание Мудрых. Дворцовая библиотека пополняется свитками конфуцианских, даосских классиков, историческими хрониками, буддийскими сутрами, классической поэзией. Он учредил государственный экзамен на высокие чиновничьи должности, теперь незнатные юноши могут блеснуть образованностью и обрести достойное положение в обществе. Государь ценит беседы с мудрыми людьми, по его приказу во дворец призывают поэта Ли Бо. Он знаменит не только своими стихами, но и глубокими познаниями в даосской философии, мастерством владения меча. С ранних лет этот человек «взращивал дух» в горах вместе с даосским наставником, юность он провел в уединенных местах, омывая руки ветром и слушая голос ручья, а закончив учебу у наставника стал странствующим рыцарем, искателем приключений, вольным ветром, влюбленным в бессмертную лунную фею, готовый однако всегда проявить свой меч, если понадобиться. После этого снова были годы воспитания у даосского мастера, путешествия, встречи с отшельниками, занятия фехтованием, каллиграфией, игрой на цитре. Ему за сорок, попытки устроиться на службу закончились ничем, неприятно вечно зависеть от расположении я друзей. А тут сам император желает с ним встретиться. Его милость оказалась безмерной. Ли Бо поселяется в лучших покоях дворца, Сын Неба часто беседует с ним о даосизме, искусстве «продления жизни», эликсире бессмертия.
- Доводилось ли почтенному Ли встречать настоящих бессмертных? - спрашивает император.
- Да, доводилось, - отвечает Ли Бо, вспоминая свое восхождение на Тайшань. Ли Бо в порыве вдохновения слагает совершенные строки: «Душу вложил я в песню спел ее людям, но они лишь смеялись! Тогда, взяв лютню, высоко в горы я поднялся, чтобы для богов спеть песнь, которую не поняли люди. Заходило солнце. И в ритме моей песни танцевали боги на плывущих по небу красных тучах».
«Сочиняю стихи. Поднимаю голову и вижу в окне колышущийся бамбук. Он шумит, как родник. Небо - голубое. Знаки, которые я пишу кистью, похожи на бутоны сливы, рассыпанные на снегу. Аромат маленьких апельсинов из Цзяннани улетучиваются, если держать их в руке слишком долго. Розам необходимо солнце, женщинам – любовь. Знакам, которые я пишу, необходим лишь шум бамбука, а он - вечен!»
Не менее известен Ли Бо и как бессмертный пьяница:
«выпив свою обычную норму, вдохновляется на триста стихотворений», - писал его друг Ду Фу. «Среди цветов поставил я кувшин в тиши ночной и одиноко пью вино и друга нет со мной, но в собутыльники луну позвал я в добрый час и тень свою я пригласил и стало трое нас. Но разве, спрашиваю я, умеет пить луна? И тень, хотя всегда за мной последует она? А тень с луной не разделить и я в тиши ночной, согласен с ними пировать хоть до весны самой. Я начинаю петь и в такт колышется луна, пляшу и пляшет тень моя, бесшумна и длинна. Нам было весело, пока хмелели мы втроем. А захмелели - разошлись кто как - своим путем. И снова в жизни одному мне предстоит брести. До встречи той, что между звезд, у Млечного Пути.»
В Китайской традиции «небожитель Ли» - абсолютный гений, настолько мощный вихрь вдохновенной спонтанности, что ему прощается все, его поток затягивал и менял даже незыблемые устои иерархии двора. Известны истории, в которых император Сюаньцзун не только прощал ему отказ явиться для беседы, но собственноручно поил отваром, когда поэт приходил в себя от похмелья. «Драгоценная супруга» императора Ян Гуйфэй лично растирала для него тушь, а могущественный евнух Гао Лиши снимал с него туфли на придворном банкете. Разумеется такая дерзость не прибавляла Ли Бо друзей. Существует исторический анекдот о посольстве варварских племен, уверенных в своем могуществе и нагло потребовавших платить им дань. Когда никто из придворных академиков не смог даже прочитать письмо, написанное на их языке, репутация императора оказалась под угрозой к ехидной радости послов страны Бохэй, но ситуацию спас как всегда «слегка пьяный» Ли Бо, не только переведший письмо, но и тут же экспромтом отписавший ответ. У варваров, говорят, после этого отпала охота воевать, а Ли Бо посрамил тех ученых, которые когда-то провалили его на дворцовых экзаменах(поэт просто принципиально не дал взятку). Так или иначе Ли Бо торчал у многих в глазу и в результате интриг удалось таки настроить императрицу и по ее наущению Ли Бо был удален от двора. Кажется он не долго тосковал по Лучезарному Дворцу, жаль было только что умный монарх поддался наветам клеветников, но впереди ждали горы, ущелья, беседы с отшельниками. Теперь он будет собирать травы, заниматься даосскими упражнениями, писать стихи на стенах древних монастырей и пагод. Он забудет старых врагов и встретит новых друзей.
Второй персонаж нашего рассказа - Ду Фу. Редко в истории бывает, когда два величайших гения народа живут в одно время, и еще реже - когда эти двое связаны искренней дружбой, вместе путешествуют, обмениваются письмами. Имена Ли Бо и Ду Фу прочно стоят рядом как имена двух величайших поэтов Китая и бессмертных друзей, хотя доподлинно неизвестно насколько долго длилась их дружба. В китайской традиции эти два гения воспринимаются как два первоначала вселенной, взаимодополняющих друг друга, настолько они были различны и едины одновременно. Бесшабашный даос Ли Бо с его вдохновением «Изгнанного небожителя», обладавший способностью видеть невидимое и чутким слухом улавливать космический ритм, пронизывать мыслью пространство и по-конфуциански трезвый и земной Ду Фу со своими правильными стремлением к «созиданию имени» на государственной службе, кропотливом оттачивании мастерства, связанный понятиями о приличиях и этикете. Ясно одно - Ду Фу боготворил своего знаменитого друга, который был на момент встречи на одиннадцать лет старше и слава которого гремела в Поднебесной. Ли Бо оказал большое влияние на его мировоззрение прежде всего идеями даосизма Лаоцзы и Чжуаньцзы, а затем переосмысленными мудрецами Северных и Южных династий - идеями светского отшельничества и поисков эликсира бессмертия. Светское отшельничество «аристократов в отставке» не предусматривало забвения радостей жизни, суровой аскезы. Покинув службу, поселится в деревенской усадьбе, выращивать хризантемы, заваривать чай и с равнодушием наблюдать за теми, кто охвачен страстным желанием продвинуться по службе, сделать карьеру…
Этот стиль отшельничества уравновешивал в человеке внешнее и внутреннее, приносил покой и гармонию и как нельзя лучше подходил для поэтов и художников. В глазах Ду Фу Ли Бо был отшельником в самом широком смысле слова: именно даосизм воспитал его свободное парение в поступках и мыслях, непредсказуемость, умение меняться в любой момент, естественность в поведении, импульсивность творческого процесса, мы бы сказали способность в любой момент на «фали» вдохновенного потока…
Конфуцианство отодвинулось на время в сторону, а его место заняли долгие беседы о Дао, лечебных травах и снадобьях, отшельниках, достигавших тысячелетнего возраста, о фее долголетия Чанъэ, живущей на Луне, о Лунном зайце, толкущем в ступке порошок вечной жизни, о даосском мудреце Гэ Хуне и его знаменитом трактате о продлении жизни. Описывая компанию бессмертных пьяниц, он отдавал себе должное, что не принадлежит к обществу этих знаменитых людей- «частенько я бываю пьян от одного единственного лунного луча». Ду Фу стал часто навещать даосских отшельников, стал постигать на собственном опыте, что миг творческого горения, полет фантазии, вспышка интуиции способны дать больше чем долгая шлифовка строк. Это был даосский взгляд на искусство, фэнлю Ли Бо. Занимаясь обычными вещами - заваривая травы, просто смотря на осеннюю луну, слушая шум ветра в столетних соснах он ждал когда наступит момент когда замысел созревал настолько, что мог с быстротой и легкостью превратиться в знаки. Подражание образу жизни друга имело для Ду Фу свои границы, не отваживаясь пойти путем Ли Бо, Ду Фу вновь предпринимает попытки устроиться на службу, но это все еще будет, а пока это скорее походит на ученичество у даосского мастера.
Есть в этом рассказе еще один персонаж - Гао Ши. Юношей он покинул дом и подружился со странствующими героями «Ся». Кочевая жизнь, полная опасностей и лишений закалила его дух, его кумирами были великие воины древности, такие как Цзин Кэ, который пытался убить Юн Чжэна, будущего императора Цинь Шихуана. Живя в лесах, упражняясь в фехтовании и стрельбе из лука, воспитывая свой дух, Гао Ши мечтал стать таким же героем, слава о котором переживет века. Закалив в себе волю и благородный боевой дух, Гао Ши стал искать случая показать на деле как он владеет мечом и стрелами, надеясь найти покровителя, умеющего разглядеть в простых людях настоящего героя. Однако в столице все остались равнодушными к талантам молодого провинциала и пока его оружие пылилось без дела он чаще стал вспоминать о бумаге и тушечнице. Со временем он полюбил уединенные занятия литературой не меньше чем воинские состязания, но и в своей поэзии он остался воином, чье воображение увлекалось не красотой «Вод и гор», тишиной полей и садов, а воинскими подвигами, битвами, походами, жизнью далеких гарнизонов. Кабинетным ученым они казались грубыми, но в сердцах простых людей стали находить отклик. Его стихи, положенные на музыку стали распевать во всех уголках империи. Однако и став известным поэтом, он не смог найти свое место - в очередной раз экзаменаторы сочли его стиль простым и грубым для дворцовых стен. «… меч обнимаю – не с кем мне слова сказать. Горы и реки напрасно тянутся вдаль…» Одинокий меч вернулся в свою усадьбу и стал с переменным успехом изображать из себя крестьянина, в глубине души надеясь на встречу с людьми, «познавшими звук» истинной дружбы, которые могли бы постичь его талант, смелость и благородное сердце.
Итак, благословенная осень 744 года. Три неудачника, волею судеб встретившись вместе, решают отправиться в странствие по «землям Лян и Сун», как некогда назывались окрестности городов Чэньлю и Сунчэна. Ли Бо, Ду Фу и Гао Ши читали друг другу стихи, упражнялись в фехтовании и стрельбе из лука, поднимались на многоярусные каменные башни, построенные много лет тому и как истинные поэты подолгу стояли на галерее верхнего яруса, любуясь расстилавшимися вокруг далями, размышляя о времени, древности и себе, а то и просто подолгу молчали - «познавшие звук» истинной дружбы, они и в молчании понимали друг друга. Как то неловко называть канонических «святых» поэзии неудачниками, но в ткани жизни в той мере когда их имена еще не входили в хрестоматии мировой классики, они действительно могли считаться мягко говоря невезучими. Не получив должностей, не заняв в общественной иерархии достойного места, чему в Танском Китае придавали огромное значение, эти трое были поставлены перед выбором - «смириться под ударами судьбы иль оказать сопротивленье…». В их мировосприятии «сопротивление» превратилось в слияние, с потоком которому они могли доверится и в смелости начать двигать вместе с ним. В нашем мире слово «неудачник, лузер» почти приговор, и когда со всех экранов смотрят «удачники», со спазмом лицевого нерва демонстрирующих миру "keep smile", что то смутно напоминает крупную ветку на которую только снега не хватало. А наши герои проживали полную жизнь, наполняли ее как драгоценный кубок до краев и опустошали, менялись и текли, находили источники для вдохновения и черпали в бескрайнем море ци силы двигаться дальше.
«… все дальше оставляем позади себя голубые горы, а месяц идет за нами. Тяжелеют рукава от росы. оборачиваемся, чтобы окинуть взглядом простор, но белый туман уже затопил поля. Рука в руке стоим у изгороди сельского дома, где нас ждут друзья. Идем тропинкой, обсаженной бамбуком. Он ласкает нас прикосновением. И вот мы все вместе. Какое счастье! Мне наливают доброго вина. Пою песню Ветра в Соснах. И со мною вместе поют соловьи, лягушки и насекомые».
Как великие даосские мудрецы, Ли Бо любил повторять, что в поэзии молчание, намек - выразительнее многих слов. Как жаль, что даже лучшие переводы не доносят до нас всей красоты его стихов, но все же верится, что нам без точного подтекста близка эта "ветротекучесть" и наш внутренний опыт постепенно восполнит и дорисует словесную картину. "Где мне найти человека, забывшего слова, чтобы поговорить с ним?", - сказал как-то Чжуанцзы.
В статье использованы поэзия Ли Бо в переводах Леопольда Стафф.
